У Булгакова есть вещи более известные, но это, наверное, самая едкая — повесть о живущем на широкую ногу враче, который лечит советских чиновников и проводит рискованную операцию, пересаживая псу Шарику железы погибшего пролетария и превращая собаку в человека. В этом сюжете нетрудно увидеть сатиру на социальные эксперименты большевиков. И советская власть ее рассмотрела сразу: изъятая при обыске у Булгакова в середине 1920-х рукопись была опубликована в СССР только в перестройку, в 1987 году.
Сегодня в массовом сознании есть только одна версия «Собачьего сердца» — та самая, где одетый в одни кальсоны артист Толоконников поет непристойные частушки. И это страшно несправедливо. Фильм Владимира Бортко при всех достоинствах здорово сужал трактовку, подстраиваясь под запрос времени: зрители конца 1980-х (в стране как раз полным ходом шла перестройка) с радостью увидели в этой истории оправдание старого буржуазного быта и насмешку над революционным классом — и все. А ведь у Булгакова были и авторские шпильки в адрес спецов вроде профессора Преображенского, которые были готовы обслуживать большевистский режим в обмен на сохранение привилегий.
Фильм Альберто Латтуады (вышедший за 12 лет до официальной публикации книги в СССР!) — вещь более тонкая. Тут Шариков не захвативший гостиные и дворцы варвар, а жертва обстоятельств; Преображенский не остроумный барин, превыше всего ценящий душевный и бытовой комфорт, а тоже довольно противный и высокомерный тип, почти что «безумный профессор». Так конфликт становится объемным, авторская позиция не такой простой и плакатной, а зритель начинает симпатизировать униженным и оскорбленным в полном соответствии с традициями классической русской прозы.
